Русские и корейцы к востоку от Урала

Джон МакНил

Европейская культура к востоку от Уральских гор

Сибирь и Дальний Восток, составляющие большую часть территории России, географически относятся к Азии, хотя подобное определение может кого-то ввести в заблуждение. Я сам смог разобраться в этих понятиях лишь ответив самому себе на вопрос "был ли я в Азии". Моим первым желанием было сказать: "нет, я никогда не был в Азии", но буквально через мгновение, я осознал, что конечно же неоднократно в Азии бывал. Читая лекции, я не раз пересекал Уральские горы или Каспийкое море, посещал Узбекистан, Казахстан, различные уголки Сибири и даже Камчатку. Тем не менее при этом я никогда не ощущал, что попадаю в другую культурную среду. Однако, после пересечения границы с Китаем во время поездки по транссибирской магистрали из Москвы в Пекин, я увидел огромную разницу. На китайской границе я немедленно встретил множество признаков (как архитектурных, так и другого характера) того, что Китай кардинально отличается от Запада. Первый же приграничный город – Манжули – не даст вам усомниться, что вы попали в совершенно другой мир, нежели тот, что оставили в соседней Сибири. Сибирские города практически неотличимы от своих собратьев в европейской части России. Поэтому можно сказать, что мой изначальный вопрос подчеркивает существование серьезного различия между географическим и психо-культурным делением на Европу и Азию.

Хотя граница между Европой и Азией к югу от Урала, идущая по территории Ближнего Востока, является предметом жарких споров, сами Уральские горы практически единодушно признаются естественной северной границей Европы и Азии. Тем не менее этот не слишком неприступный горный хребет ни коим образом не ограничивал восточную экспансию русской европейской культуры. За столетия своего правления сначала царская, а затем советская Россия сумела распространить свои ценности на огромную территорию, раскинувшуюся вплоть до Тихого океана. Русским сопутствовал успех также благодаря временному ослаблению Китая и сравнительной малочисленности местных азиатских народностей. Некоторые южные города, такие как Ташкент, расположенные на богатых торговых путях и имеющие большую плотность населения, достигли значительного экономического процветания и создали великолепные образцы своей национальной архитектуры. Сохранившиеся по сей день грандиозные мечети и мавзолеи являются историческим подтверждением азиатской принадлежности современных узбеков.

На территории Сибири, однако, я не нашел никаких архитектурных памятников, свидетельствующих об ее азиатском прошлом. Напротив, здания всех существующих здесь городов являются образчиками либо дореволюционной, либо советской архитектуры. И хотя на их улицах можно встретить немало азиатских лиц, их практически никогда не окружают предметы азиатской материальной культуры. Народы Сибири и Дальнего Востока живут и одеваются в соответствии с обычаями русской европейской цивилизации. Сибирь и Дальний Восток географически являются частью Азии, при этом культурно они принадлежат Европе. Россия, несомненно, является евразийским государством, в котором "противоборствуют и при этом дополняют друг друга многочисленные пласты национальной идентичности" (Sakwa 2006: 215), она выступает мостом между Европой и Азией и при этом обладает достаточно однородной культурой, в которой не заметны географические или этнические различия. Санкт-Петербург – столица имперской России – являлся национальным культурным центром, то же самое можно сказать о Москве – российской столице советского периода. Эта культурная централизация всегда была очень явной, что прослеживается и в наши дни.

Русские и "азиаты"

Борис Кагарлицкий в своей недавней статье в газете St Petersburg Times сокрушается о "возвращении фашизма". Он отмечает, что молодые, преуспевающие и образованные люди сформировали "злобную, жаждущую крови толпу, врывающуюся в поезда метро и избивающую темнокожих пассажиров" (2011). Хотя подобную ярость он объясняет реакцией на нынешний экономический кризис в России, подобное отношение, на самом деле, глубоко коренится в национальном самосознании русских. Подобно живущим в России африканцам, которые нередко сталкиваются с расистскими выходками в свой адрес, азиаты зачастую испытывают негативное или пренебрежительное отношение к себе, чувствуют дискриминацию.

 До того, как на Дальний Восток прибыли русские колонисты, данный регион был мало населен. Александр Петров пишет, что научные экспедиции на Дальний Восток 1840-50-е гг. сообщали, что "Амурский и Уссурийский регионы находятся в запустении и практически не населены" (2008: 161). Несколько десятилетий спустя, в 1905 г. в ходе Русско-японской войны, этническое предубеждение, навязываемое русской пропагандой, стало особенно очевидно. "Японцев изображали кривоногими слабаками... чем-то вроде низкорослых обезьян" (Merridale 2000: 63). Подобная позиция напоминает отношение европейцев и американцев к представителям коренного населения Америки. Поэтому неудивительно, что коренные народы азиатской части России воспринимали русских как колонизаторов и угнетателей.

Корейская диаспора и корейские миссионеры

В конце 1980-х гг. в этот регион, болезненно относящийся к вопросу колонизации, прибыла первая волна миссионеров из Южной Кореи. Ранее около полумиллиона корейцев было насильственно отправлено в Советский Союз, а затем расселено по всей его территории (более подробно на эту тему см. John McNeill, “Notes on Korean Mission in the Former Soviet Region,” International Bulletin of Missionary Research, 2011.)

В виду быстро растущего корейского миссионерского движения, корейская диаспора России и стран бывшего СССР стала логичной целью начатой ранее миссионерской работы. Из-за национальной напряженности между русским и коренным населением Азии, русские верующие не слишком преуспели в проповеди Евангелия в данном регионе. Их вера часто ассоциировалась с их статусом власть имущих угнетателей местного населения.

Преимущества корейских миссионеров

К корейским миссионерам, во всяком случае сначала, в данном регионе было совершенно другое отношение. В Советском Союзе корейцы были притесняемым меньшинством, которое испытывало те же трудности, что и другие национальные меньшинства Средней Азии. Поэтому априори южнокорейских миссионеров воспринимали здесь не как угнетателей, а как представителей угнетенного народа. Корейцы, жившие в Советском Союзе, подобно другим нерусским народностям, были в определенном смысле "людьми второго сорта" и страдали наравне с ними.

Когда сюда впервые приехали миссионеры из Южной Кореи, они в первую очередь стали налаживать контакт с корейской диаспорой – обрусевшими этническими корейцами. Благодаря своим национальным связям корейцы быстро нашли благодатную аудиторию и оптимальный способ проникновения в местную культуру, что позволило им достичь значительного успеха в христианском благовестии. Корейские миссионеры делились Благой весть со своими этническими братьями, которые затем благодаря своим знаниям местной культуры и языка становились главными помощниками в установлении контактов с национальным большинством.

В первые годы пребывания в данном регионе корейские миссионеры достигли значительных успехов. Они создали ряд крупных церквей и привели ко Христу множество новообращенных. В таких городах как Алма-Ата (Казахстан) в христианство обратились много представителей местного населения, которое прежде на протяжении веков отчаянно сопротивлялось Благой Вести, когда ее пытались донести русские миссионеры, причем как православные, так и протестанты. Вместе с моим коллегой, опытным сотрудником международной организации, мы нашли лишь три русских протестантских церкви, которые с успехом несли Благую Весть национальным меньшинствам. Другие, конечно, тоже были, но их очень мало. Подозреваю, что эти церкви-исключения изменили к лучшему свою политику благовестия лишь в период перестройки, когда не только общество, но также и церковь переживали период реструктуризации, опробации новых идей и подходов. Как сказал один христианин-африканец, сотрудник христианской организации, изначально казахи приняли корейцев лучше чем русских из-за их "азиатскости". С корейцами казахам было легче себя идентифицировать, нежели с западными миссионерами, подобно казахам советские корейцы на себе испытали, что значило в Советском Союзе быть людьми второго сорта.

Обучение корейской диаспоры и кросс-культурная миссия

К сожалению, к концу 1990-х гг. впечатляющий рост корейских миссий на территории бывшего СССР закончился. Это отразилось и в сухих цифрах роста поместных церквей, и в резком снижении количества абитуриентов, приезжающих для учебы в московскую семинарию, где я преподавал.

Если первоначальный успех корейских миссионеров в странах бывшего СССР был по крайней мере отчасти обусловлен культурными и языковыми навыками представителей корейской диаспоры, то чем можно объяснить тот факт, что тем же самым корейским миссионерам в настоящее время перестал сопутствовать подобный успех? Важную роль, возможно, сыграл ошибочный выбор генеральной стратегии. Одной из главных задач корейских миссионеров было восстановление связи корейской диаспоры с языком и культурой их исторической родины. Для достижения этой цели были затрачены многие усилия, время и средства. Для корейских миссионеров эта цель казалась совершенно естественной, но при взгляде со стороны она выглядит абсолютно ошибочной (как социологически, так и миссиологически).

С социологической точки зрения здесь можно задать такой вопрос: "К чему в конечном итоге должен привести подобный процесс? Готовятся ли все эти представители корейской диаспоры к репатриации в Корею?" Ответ очевиден – нет. Каким образом тогда восстановление связи с корейской культурой и языком может помочь им в жизни? Хотя понимание своих культурных и языковых истоков, во всяком случае для некоторых, расширяет кругозор и обогащает духовно, оно полезно только если не вызывает желания оставить свой нынешний дом и уехать в скорее всего идеализируемую Южную Корею. Подобные желания по своему определению не могут сбыться – из-за существующего политического климата и неготовности Южной Кореи принять такой поток мигрантов. Те немногие этнические корейцы, которые сумели вернуться в Южную Корею, поначалу были здесь радушно приняты, но затем столкнулись со множеством трудностей. 

Мотивы для такого культурного и языкового образования должны быть тщательно и критично взвешены. Их принимали как должное, базируясь на не высказываемой вслух убежденности корейских миссионеров в превосходстве южнокорейской культуры. Подобный этноцентризм должен быть отвергнут по социологическим и миссиологическим причинам. Если Южная Корея не готова принять корейскую диаспору, следует задаться вопросом – какого количества знаний о культуре и языке будет достаточно, чтобы удовлетворить любопытство относительно корейских корней и при этом не зародить несбыточных надежд и ожиданий?

С миссиологической точки зрения акцентирование внимания корейцев, живущих на территории бывшего СССР, на корейской культуре может быть крайне непродуктивно. Поскольку обрусевшие корейцы свободно говорят на русском языке и хорошо знакомы с русской культурой, они изначально были идеальными партнерами и помощниками для южно-корейских миссионеров. Однако, погружаясь все глубже в корейскую культуру, они постепенно отходят от местной культуры и могут стать менее эффективными в качестве сотрудников миссии (Kim 2003-2004: 27-28). Перепрограммируя в культурном и языковом отношении этнических корейцев, южнокорейские миссионеры, возможно, делают менее эффективными тех же людей, которые первоначально помогали им самим быть эффективными.

Заключение

Следует задаться вопросом: есть ли какой-либо смысл в том, что корейские миссионеры пытаются научить обрусевших корейцев культурному наследию своей страны или же им следует оставить всяческие попытки это сделать? Если для продолжения этой работы существуют серьезные основания, то как этот опыт будет способствовать положительным переменам в жизни корейцев, а не обособлять представителей корейской диаспоры от того народа, среди которого они живут?

Корейская миссия располагает значительными ресурсами, однако, большая часть ее финансирования идет на культурное образование представителей корейской диаспоры. Не уделяется ли слишком большое значение изучению корейской культуры и языка? В большей части республик Средней Азии русский язык остается языком международного общения. При этом корейской диаспоре очень пригодились бы дополнительные знания культуры и языка того народа, среди которого они живут. Возможно покажется совершенно нелогичным просить корейских миссионеров помогать корейским собратьям в изучении узбекского или казахского языков, однако это было бы гораздо более мудрым использованием ресурсов миссии. Если стратегия корейских миссий в данном регионе сможет выйти за установленные ею для себя рамки приоритетного отношения к корейской культуре, влияние корейских миссий в странах бывшего Советского Союза станет гораздо более значительным.

Источники:

Кагарлицкий, Борис. The St. Petersburg Times, прочитано 10 января 2011 по адресу http://www.sptimes.ru/. Ким, Герман. “Керио Сарам или корейцы бывшего Советского Союза: прошлое и настоящее” The Amerasia Journal 29 (No. 3, 2003-04): 23-29.

МакНил, Джон. "Записки о корейской миссии в страны бывшего СССР" International Bulletin of Missionary Research, 2011.

Мерридейл, Кэтрин. Ночь камня: смерть и память в России двадцатого века. New York: Viking, 2000. Петров, Александр “Корейцы в России в контексте истории российской иммиграционной политики" International Journal of Korean History 12 (Август 2008): 157-97.

Саква Ричард, "Россия как Евразия" в сб. Европа и Азия за границами Востока и Запада, под ред. Герарда Деланти (New York: Routledge, 2006). Pp. 215-27.

Джон МакНил профессор антропологии и межкультурных исследований Колледжа Университета Провиденс, г. Оттербюрн, Манитоба, Канада.